Если ты мне не ответишь в личке в ближайшее время, я тебя предам анафеме!

Многие, наверное читали, что в этом походе U 331 ушла на глубину более 260 м. Прямого подтверждения этого случая я в журнале не увидел. Есть косвенные подтверждения, типа "стрелки манометров ушли до конца шкалы" (если учесть что на 7-ках шкала глубиномера до 250 м, по крайней мере в игре, тогда да). Но в то же время Тизенхаузен пишет, что после открытия забортного клапана (т.е тогда, когда "заработали" стрелки на манометрах и уперлись в ограничитель) лодка находилась на глубине 130 м. Что-то непонятно...)

Привет, немытая Россия!

Ездил в деревню к тёще.

Погрузился в пошарпанный блестящий вагон с грязными белоснежными занавесками на окнах, застелил неудобный мягкий диван и забылся беспокойным сном под равномерный стук колёс.

Утром проснулся тоже под стук колёс.

За окном проплывали унылые поля Ростовской области, засеянные ярко зелёными пожухлыми злаками. По полям обречённо сновала сельскохозяйственная техника, тут и там виднелись бедные лачуги красного кирпича с черепичными крышами, а в перелеске двое голодных крестьян жадно поедали сырого зайца, разделывая тушку прямо на капоте своего уазика «Патриот».

Пока искал тапочки, стараясь не разбудить храпящего соседа, и пока возился с защёлкой двери, поезд проехал примерно с Израиль.

Заплаканная проводница, вчера она услышала о продлении европейских санкций, отчего проревела в подушку всю ночь, выдала мне стакан в металлическом подстаканнике с изображением паровоза и пакетик чая.

Пока наливал кипяток из примитивного аппарата без единого сенсора и возвращался в своё купе, проехали половину Бельгии.

Сосед уже проснулся и сонно потирал могучей рукой бритую голову. Сразу накатила ностальгия по девяностым, с их воздухом свободы, демократией и спиртом роял в железных коммерческих палатках. Только было хотел поделиться с братком тёплыми воспоминаниями о великих гайдаровских реформах, приведших нашу экономику к процветанию, как тот накинул куртку с погонами, вытащил сумку с надписью «Армия России» и достал из неё пакет с бутербродами.

Демократический браток оказался тоталитарным милитаристом и агрессором.

– Угощайтесь! – вежливо сказал он, кивнув на бутерброды.

Протянул было руку, но вспомнил варварские бомбардировки мирных сирийских лагерей подготовки, несчастные лица бородатых детей и слёзы их родных и близких западных инструкторов.

– Сирия. Вы знали? Знали об этом?! – жарко и даже громко спросил я.

– Да, – подтвердил он. – Вчера узнал.

– Зачем? Ну зачем это делать?!! Вам-то это зачем?!

– Да дураки, – сказал он. – Бегают по пескам и головы людям режут. Тьфу на них.

Я не стал спорить и лишь попросил об объективной борьбе с терроризмом, без смертоносных железок и экстраординарных методов. После чего вручил ему свежий номер журнала Сноб и воскликнул:

– Почитать не забудьте! Там все изложено!

На лице его отразились сложные переживания. У него чуть не вырвалось что-то, он еще некоторое время боролся с собой – и победил, промолвив:

– Извините, но журнал Сноб – полный отстой.

Я с обидой промолчал, отвернулся к окну и продолжил рассматривать унылые поля.

Ещё немного, примерно через Португалию, пейзажи Ростовской области сменились на столь же беспросветные пейзажи Волгоградской, только лачуги были теперь белого кирпича. За окном пробегали какие-то станции, мелькали непонятные названия: Зимовники, Ремонтники, Котельниковы и ни одного Сан-Себастьяна, Баден-Бадена или Коста-дель-Соль. Вот до чего мы докатились с этим Крымом.

На одной из станций была остановка. У вагонов столпились женщины с подносами и сумками, выкрикивая: «Балычок! Котлетки икорные! Картошечка горячая! Судачок жареный!»

Было видно, что измученные санкциями люди продавали последнее, чтобы купить себе хлеба.

Высунулся из вагона и долго кричал: «Пармезан! Ради всех святых, у кого есть пармезан?!»

Пармезана ни у кого не оказалось и дальше пришлось ехать голодным.

Примерно через полторы Австрии показался Волгоград.

Уже издали была видна огромная агрессивная статуя женщины с занесённым мечом. Невольно вспомнил трогательные европейские статуи писающих мальчиков и смахнул набежавшую слезу.

Волгоград два дня назад праздновал 9 мая, поэтому город всё ещё пребывал в победобесном угаре. Повсюду ходили дети в пилотках со звездой, на автомобилях красовались наклейки с танками Т-34 и штурмовиками Ил-2. На некоторых даже были угрожающие надписи: «На Берлин!» и «Если надо повторим!» Непонятно, кому они были адресованы, так как коллективный Запад проводил и проводит в отношении России исключительно мирную и дружелюбную политику, а всех россиян там всегда ждёт горячая еда и хорошее обращение.

Я смотрел на эти тысячи георгиевских ленточек и недоумевал – неужели носящие их люди не понимают, что они теперь в списках «Миротворца»? Что они больше никогда не смогут посетить Винницкую или Тернопольскую область, поваляться на зелёных от цветущих водорослей пляжах Херсона и спуститься в музейные схроны Львовщины.

На автовокзале пересел в областной автобус и обречённо поехал на тёщин хутор.

Когда проезжали по мосту через Дон, обратил внимание на многочисленных людей с удочками, пытавшихся принести своим голодным семьям к ужину хоть что-нибудь.

Набережная Дона показалась мне неухоженной. Правый берег какой-то обрывистый и крутой, а левый весь в затонах и неподстриженных камышах. Склоны плиткой не покрыты, перил и освещения нет, всё донельзя запущено и совсем не похоже на набережную Круазет.

Стемнело. Автобус проехал уже половину Великобритании, а я всё ещё наблюдал бесконечные поля, непонятно зачем засеянные, так как есть «Метро Кэш энд Керри» и «Пятёрочка».

Ещё через пару часов полей и перелесков, я тревожно задумался о судьбах корпусов быстрого развёртывания НАТО, которые собираются вести освободительные операции на удалённых от Европы местностях. Освободят ли нас? Не затеряются ли все разом где-нибудь между Суровикино и Серафимовичем? Не заблудятся ли, тонко взывая в ночи? Под эти невесёлые мысли забылся беспокойным сном.

Снился датский спецназовец, бегающий по бескрайним полям и отчаянно кричащий «Ау!» и вышедший на его крик хмурый и неласковый мужик с потёртым калашом.

– Ты зачем тут кричишь?

– Чтобы меня кто-нибудь услышал!

– Ну вот я тебя услышал – легче стало?

Вздрогнул от такого кошмара и проснулся уже в хуторе.

Темно, не горят огни магазинов, не светятся уютные модные кафе, яркие афиши не приглашают посетить модный спектакль «Голая пионерка». Дикость, одним словом.

Сноровисто орудуя ложкой, поглощал наваристый борщ, приготовленный обрадованной тёщей, черпал домашнюю сметану из большой миски, хрустко откусывал зелёный лук с её огорода и горько думал – голодает деревня-то…

Рано утром в одиннадцать часов проснулся, надел свою любимую футболку «Брат Навального» и вышел на улицу. На улице никого не было, видимо, все местные ещё спали. Поодаль заметил дедулю в ватнике, дымящего папиросой на лавочке. Подошёл, поздоровался, спросил:

– А что, отец, либералы на вашем хуторе есть?

Дед выронил папиросу изо рта и вытаращил на меня глаза.

И тут я понял, что всю следующую неделю поговорить мне будет совершенно не с кем.

Тут как раз тёща попросила отнести в курятник воды. Как оказалось, курятник нужно было открывать, закрывать и снимать урожай яиц в определённое время. Мне это показалось тоталитарным. Взял ведро, предварительно протерев дужку освежающей салфеткой, и поспешил в курятник. Там нашёл девять кур и большого белого петуха. Сделал светлое лицо, подошёл к петуху, посмотрел ему в глаза и решительно сказал:

– Алексей, так больше жить нельзя. Вы здесь власть! За нашу и вашу свободу! Кто не кукарекает – тот не петух! Так победим!

После чего повесил в курятнике портрет Гозмана и ушёл, оставив удивлённого петуха размышлять.

На следующий день узнал у тёщи, где находится здание сельсовета и как зовут председателя, а через час встал напротив небольшого двухэтажного здания с плакатами «Надоел!» и «Фёдор Михалыч – люди хотят сменяемости власти!»

Простоял час, трус председатель так и не вышел, но зато ко мне присоединился козёл дымчатого окраса. В благодарность за поддержку привёл его на тёщин огород. Тёща нас с козлом прогнала, применив дубинку из черенка лопаты, запрещённую европейской конвенцией по правам человека. Потом прибежала хозяйка козла, наорала на меня всякими нехорошими словами и козла увела. Чистый уралмаш, никакой культуры и толерантности.

Тем же вечером заглянул в местный магазинчик. Возмутило, что продавщица не знает английского, а в ассортименте отсутствует хамон и испанские вина средней ценовой категории. Требовал жалобную книгу, в знак протеста укусил спящего на прилавке кота. Весь вечер мазал зелёнкой кошачьи царапины на лице, отчего наутро удачно гармонировал с надписью на футболке.

Утром из курятника донёсся истошный вопль. Как оказалась, тёща решила выяснить, почему куры перестали нестись и полезла в курятник. В сумраке она нос к носу столкнулась с портретом Гозмана, решила, что за ней пришёл чёрт, поскольку в молодости она была комсомолкой, заорала и потеряла сознание.

Тёмные и невежественные люди, верят во всякую чушь. Полдня склеивал портрет Леонида Яковлевича, роняя скупые слёзы на обрывки.

На следующий день собирался пойти в местную школу, чтобы вывести первоклашек на митинг протеста, но не срослось. Хуторяне собрали денег, вызвали такси, запихнули меня на заднее сиденье, сказали таксисту: «Гони до вокзала без остановок, родной, а будет проситься по нужде - стреляй», после чего дружно, под гармонь грянули припев из «Дорожной» Шнура, а кто-то даже пустился в пляс.

Электоральное болото.

* * *

Вернулся домой и с болью пишу эти строки, так как с таким населением цивилизованная Европа ещё не скоро распахнёт нам свои объятия.

Тем более, если силы быстрого развёртывания НАТО так и не отыщутся в полях под Суровикино.