Симферополь, 29 августа. Крыминформ.
Строители подняли железнодорожную арку Крымского моста на проектную высоту – 35 метров над уровнем моря. Об этом сообщил инфоцентр «Крымский мост».
«Мостостроители выполнили подъем железнодорожного арочного пролета Крымского моста на фарватерные опоры – на высоту 35 метров от уровня моря. Конструкцию весом более 6 тысяч тонн поднимали с помощью грузоподъемного оборудования под контролем ведущих инженеров проекта. Процесс подъема арки на проектную высоту занял около 12 часов. В течение дня арку будут закреплять», – говорится в сообщении.
Арку поднимали на 700 тросах 16 мощными домкратами грузоподъемностью 650 тонн каждый. В самом начале арку подняли лишь на 1 метр над плавсистемой, чтобы проверить надежность конструкции и механизмов, и только после проверки продолжили подъем на проектную высоту.
Сами плавучие средства, на которых арку доставили к фарватеру Керченского пролива, уже вернулись к берегу. Их снова проверят и переоборудуют, подготовят к транспортировке автомобильной арки моста, операция по установке которой состоится в сентябре.
Поднимать арку на проектную высоту начали вчера поздно ночью. Сама же операция по доставке арки к фарватеру началась 27 августа в полночь с введения запрета на судоходство по Керчь-Еникальскому каналу.

Симферополь, 29 августа. Крыминформ. Операция по установке железнодорожной арки Крымского моста успешно завершена. Об этом сообщили в информационном центре «Крымский мост». Арку подняли на фарватерные опоры и закрепили на высоте 35 метров от воды.
«На конструкции уже работает система судовой и аэронавигационной сигнализации. Окончательный монтаж на фарватерных опорах займёт ещё три недели. За это время строители смонтируют концевые элементы габаритной конструкции и поставят на специальные элементы – опорные части», – говорится в сообщении.
Председатель совета директоров ООО «Стройгазмонтаж» Аркадий Ротенберг поблагодарил специалистов. «Производство арки, ее сборка на стапелях в течение года, изготовление плавсистем, на которые она была погружена, закрепление арки на мощных фарватерных опорах: все вместе – это уникальная операция. Мы собрали лучших специалистов, которые смогли это сделать, и очень благодарны им за это», – цитирует Ротенберга инфорцентр.
Судоходство по Керченскому проливу после установки арки моста было открыто раньше намеченного срока. Первое судно – сухогруз «Святитель Алексий» – под аркой моста прошло примерно в 18.56, все желающие смогли пронаблюдать за этим во время прямой видеотрансляции.

… А вот аналогичный случай из воспоминаний Георгия Афанасьевича Литвина. Он попал на фронт оружейником в полк штурмовиков Ил-2. Переживая за сбитые самолеты, начал давать советы бортстрелкам, как лучше защищать самолет, и один из них посоветовал Литвину самому слетать и попробовать это сделать. Обиженный Литвин попросил перевести его бортстрелком, а поскольку они часто гибли, то ему не отказали. И пока не узнали, что Г.А. Литвин хорошо владеет немецким языком и не перевели его в разведку, он сделал 57 боевых вылетов и сбил четыре немецких истребителя. Интересующий нас случай имел место в боях за Крым:
«Подошли к Керченскому проливу. Над Эльтигеном дым, взрывы снарядов, бомб.
В воздухе носятся истребители — воздушный бой. Падают сбитые самолеты. Мы с ходу сбрасываем бомбы, снижаемся и, стреляя из пушек и пулеметов, проходим вдоль плацдарма. С земли по нам бьют из всех видов оружия. На нас устремляются «мессершмиты», но прикрытие на месте, и мы благополучно выходим из боя.
Самолет Зиянбаева, как часто бывает в группе с замыкающим, отстал. Для немцев такие самолеты — подарок, их сбивают в первую очередь,
Я открыл огонь по атакующим нас двум «мессершмитам», отбил атаки. Это их не остановило. В наш самолет попало несколько пуль крупнокалиберного пулемета, не причинив особого вреда, но СПУ (самолетное переговорное устройство) отказало. Поэтому летчик не мог слышать мои команды и делать маневры при отражении атак вражеских истребителей. К тому же нас прикрывал только один «ЛаГГ», хотя и делал свое дело мастерски.
Немцы прекрасно понимали свое преимущество и, видимо, решили с нами разделаться окончательно. Они парой пошли в атаку на Зиянбаева, а тот почему-то стал уходить по прямой на максимальной скорости — как раз то, что и нужно «мессам».
Я взял в прицел ведущего и, когда он приблизился к нам метров на двести, нажал на гашетку. Видимо, попал, «мессер» взмыл вверх, где его сразу настиг идущий мне на помощь «ЛаГГ» прикрытия. За самолетом потянулся черный шлейф. Увлекшись ведущим «мессершмитом», я упустил его ведомого. Тот, не теряя времени, подобрался ко мне снизу и попал в «мертвое пространство».
Сделаю разъяснение. Немецкие истребители старались подойти к нам на близкое расстояние и только тогда открывать огонь из своих пушек, так как Ил-2 имел броневую защиту жизненных центров самолета и поразить его можно было только с близкого расстояния.
«Мертвое пространство» — это такое положение самолета, когда нельзя стрелять по противнику, так как он находится вне обстреливаемой зоны. Это происходит вследствие того, что турельная установка, на которой установлен крупнокалиберный пулемет, имеет ограниченный угол стрельбы. Чтобы увеличить угол стрельбы, необходимо четкое взаимодействие летчика и воздушного стрелка. Летчик эволюциями самолета дает возможность стрелку вести огонь, не допуская захода вражеского истребителя под «хвост» машины.
Опасность всегда страшна своей неожиданностью. Когда в «мертвом пространстве» нашего самолета оказался «мессершмит», а летчик на мои команды не реагировал, мне стало ясно: конец. Тогда я решился на немыслимое — стрелять через фюзеляж собственного самолета, как, читал когда-то в газете, поступил стрелок-радист бомбардировщика. Да, можно перебить тяги рулей, и тогда самолету один черт хана. Но раздумывать было некогда. Все произошло мгновенно. Я прошил пулеметной очередью фюзеляж своего самолета. Зиянбаев тут же среагировал, посчитав, что самолет достала очередь не замеченного им немца, моментально скользнул влево. Это нас спасло: короткая очередь «месса» нас не задела, но зато он напоролся на мою. Это была длиннющая очередь отчаяния, от которой пулемет захлебнулся и отказал, а немец, перевернувшись на спину, устремился к земле.
Только сейчас возле нас появился «ЛаГГ»-одиночка, но дело уже сделано.
Что я перечувствовал в те секунды? Сложно ответить. Что может чувствовать человек, вернувшийся, можно сказать, с того света и отправивший туда вместо себя противника? И тут же, с ужасом посмотрев на изрешеченный фюзеляж собственной машины, решил проверить, не задеты ли тяги рулей: при пилотаже они могут легко оборваться, и самолет свалится на землю.
Я раскрыл «райские ворота» (так шутя мы называли бронированные створки, прикрывавшие кабину стрелка) и полез смотреть тросы. К счастью, все оказалось в порядке, и я вернулся в кабину.
Сели благополучно на своем аэродроме. Зиянбаев зарулил на стоянку. Вылез из кабины вслед за Мансуром. Мы посмотрели друг на друга и на развороченный фюзеляж самолета.
— Что, хороша прекрасная маркиза? — спросил Мансур, и мы побрели на КП. У входа стоял командир.
Зиянбаев доложил о выполнении задания, а я не очень связно — о «мертвом пространстве», поврежденной машине, «мессерах».
— Ничего, машину исправим, — похлопал меня по плечу командир»

Нас атакуют корабли противолодочной обороны. Мы уже слышим нарастающий шум их винтов. Идем по кривой, чтобы затруднить им поиск.
Но вражеские корабли снабжены «нибелунгами» — гидролокаторами. Когда их импульсные посылки натыкаются на корпус лодки, мы слышим тонкий прерывистый писк. Это означает, что гидролокатор вступил в контакт с целью, мы обнаружены! Взвыв винтами, один из кораблей устремляется вперед, проносится над нами. Страшной силы удары выбивают из-под моих ног палубу, я лечу куда-то. Звенит разбитое стекло, трещит ломающееся дерево. Из рук вырывается все, за что хватаешься. А взрывы все ближе и ближе. Того и гляди прочный корпус не выдержит. Маневрируем и так и этак, но оторваться от противника не можем.
Пищит очередной контакт. Надо срочно менять глубину. Команда боцману:
— Ныряй на глубину восемьдесят два метра!
Серия бомб разрывается близко. Но прямого попадания нет.
Снова контакт.
— Всплывай на глубину тридцать семь метров! [183]
Бомбы начали сыпаться реже. Противник много времени тратит на поиск. Так как в нашем маневрировании по глубине никакой закономерности нет, противнику трудно определить, где искать нас.
Пока, постоянно меняя глубину, водим противника за нос, командир дивизиона и командир корабля не выходят из рубки гидроакустиков. Орел сам прослушивает горизонт и что-то чертит на бумаге. Могилевский внимательно следит за острием его карандаша и согласно кивает головой, потом берет наушники, вслушивается в забортные шумы и тоже чертит на бумаге.
Слышу их разговор:
— Конверт!
— Да, настоящий конверт — по кораблю в каждом углу квадрата.
— А пятый ходит внутри...
Мы в центре квадрата. Как только один из катеров запеленгует нас, бросается в атаку. Пятый катер сейчас же занимает его место в углу «конверта». Мы оказываемся всегда окруженными с четырех сторон.
— Хитрая тактика, — говорит Орел. — Как же нам выбраться из этой ловушки?
Мы продолжаем маневрировать, меняем курс, глубину погружения. Но противник вцепился крепко. Куда бы мы ни двинулись, вместе с нами движется и «конверт». Враг рассчитывает, что если не уничтожит нас бомбами, то возьмет измором. Ждет, когда разрядятся аккумуляторы и люди начнут задыхаться от недостатка кислорода.
Экономить электроэнергию я приказал сразу же, как только стало ясно, что обычным маневром от многочисленного противника, вооруженного «нибелунгами», нам не оторваться. Движемся под одним электромотором, работающим на минимальных оборотах.
Наступило утро 26 марта. Возник вопрос: готовить обед или питаться всухомятку? Командир сказал, что обед нужно готовить, несмотря на экономию электроэнергии. Спать не дают, так хоть поедим нормально. Матросы вымотались. Некоторые от взрыва до взрыва умудряются подремать сидя, а то и стоя. Но от такого сна не отдыхаешь, а еще больше устаешь.
Во второй половине дня комдив собрал «военный совет». В боевой рубке наглухо задраились Орел, Могилевский [184] и я. Включили прибор для сжигания водорода и закурили. Сергей Сергеевич Могилевский хоть и некурящий, но тоже задымил. На повестке дня — прорыв «конверта» и выход из окружения. Чтобы решить этот вопрос, нужно знать, с какими кораблями имеешь дело.
— Какие корабли ты видел в перископ? — спрашивает комдив Могилевского.
— Я видел уже не корабли, а только их форштевни. Кажется, даже заклепки видел.
— Хуже дело. — Орел берет справочник немецкого флота, листает его.
Меня прежде всего интересуют энергетические установки кораблей. Судя по шуму винтов, это не катера с быстроходными моторами.
Решили еще раз прослушать противника. Прошли в акустическую рубку, по очереди брали наушники. По секундомеру я сосчитал обороты винта одного из кораблей. И вдруг услышал характерный звук: открылась топка парового котла. Все понятно: это паровые тральщики «М-40». Смотрим справочник. Скорость у этих тральщиков такая же, как наша надводная. В лучшем случае мы сможем еще прибавить пол-узла, заклинив зубилами предохранительные клапана дизелей.
Сидим. Думаем. Могилевский постукивает карандашом по справочнику. На лбу — упрямая складка.
— Слушайте, — говорит он, — а что, если сыграть на психике немецких командиров? Предположим, вы оба командиры этих тральщиков и уже вторые сутки висите над подводной лодкой. Вдруг подводная лодка пулей выскочила из воды. Что вы будете делать?
— Полный вперед. И — на таран! — не задумываясь ответил комдив.
— А вы как сделаете? — спрашивает Могилевский меня.
— Точно так же.
— Ну тогда чудесно все должно получиться, — улыбнулся Сергей Сергеевич. — Продумайте все как следует. Мы уже вторые сутки плетемся полутораузловой скоростью. Тральщики тоже вынуждены плестись черепахой, кочегары шуруют еле-еле, лишь бы пар держать на марке. И вдруг командир увидел нас и, конечно, тотчас приказывает: «Самый полный вперед!» Машинист обязательно выполнит команду, полностью откроет [185] маневровый клапан. Что произойдет, товарищ Корж? Это уж по вашей части.
— Сразу же посадят котел.
— Правильно. И кочегарам потребуется не менее тридцати минут, пока они поднимут пары. А мы тем временем чуть не на восемь миль отбежим. Ну как?
— Здорово! — согласился я. — Но у них есть пушки...
— Давайте еще раз все взвесим, — вступил в разговор комдив.
В борьбе мнений рождается истина. Она у нас рождалась долго и мучительно. Было много противоречивых предложений. Понадобилась помощь старпома Русина, штурмана Прибавина, минера Ососкова, командира пятой боевой части Долгополова.
Когда окончательный вариант был принят и одобрен, для подготовки отвели два часа. На это время легли на грунт.
В полночь иду в кормовые отсеки. На линии валов и у упорных подшипников трудятся комсомольцы мотористы А. Е. Вус и Б. В. Сабо. Готовят свое заведование так, как, вероятно, никогда еще не готовили, чуть не булавками проверяют каждое отверстие, которое может засориться в критический момент. Мотористы старший матрос В. А. Голубев и матрос М. И. Нарышкин прокачивают дизеля свежим маслом. Старшие мотористы коммунисты И. А. Сидоров и А. Ф. Воробьев проверяют топливную арматуру, промывают щелевые фильтры, чтобы не отказала ни одна форсунка. Снова и снова осматривает узлы деловой и расторопный командир отделения мотористов коммунист Павел Иванович Григорьев.
Общее руководство осуществляют Долгополов и его помощник Ефимов.
В последний раз инструктирую, как и что делать мотористам, электрикам, трюмным.
Возвращаюсь в центральный пост. Здесь тесно, как никогда. Кроме тех, кто расписан здесь на боевых постах, столпились в проходе двенадцать матросов. В руках автоматы, на поясах висят гранаты.
Лекпом Воробьев всем, кто в решительный момент должен выйти на мостик, дает по два куска сахара — для улучшения остроты зрения. Этот метод он проверил на себе и верит в него, как фанатик в бога. [186]
Могилевский инструктирует вооруженных матросов и распределяет обязанности. Здесь собрались все артиллерийские расчеты и управляющие огнем. Старший лейтенант А. И. Ососков назначен управлять огнем 100-миллиметровой пушки, лейтенант Б. А. Ордынец — огнем 45-миллиметрового полуавтомата.
Настроение у всех тревожно-приподнятое, боевое.
В 1.30 командир жестом приказал всему «войску» подниматься в боевую рубку. Комдив, задержавшись на несколько секунд, сказал мне:
— Ну, Виктор Емельянович, все строго по плану!
— Ни пуха ни пера, Александр Евстафьевич!
— Иди к черту! — как положено по традиции у охотников, ласково обругал меня комдив и исчез в рубочном люке.
Ждем еще полчаса — чтобы люди в боевой рубке, где сейчас погашен свет, привыкли к темноте.
Два часа ночи.
— Коля, давай! — чуть слышно говорю я в переговорную трубу. Слежу за стрелкой тахометра. Медленно, но упорно она ползет вправо. Пора! Показываю боцману жестами, чтобы создавал дифферент на корму.
Мичман Огурцов уже держится за маховики клапанов.
— Продуть главный балласт!
— Самый полный вперед!
Стрелка глубиномера, вздрогнув, лихо набирает скорость. Свинцовой кувалдой я трижды ударяю по задраенной крышке рубочного люка. Это значит, что по глубиномеру — три метра глубины. Оба дизеля заработали на винт. Через открытые переборки со свистом всасывается воздух, пока отдраивают шахту подачи воздуха к дизелям.
Теперь и верхний и нижний рубочный люки открыты. Вместе с потоком воздуха в центральный пост залетают брызги. Ощутив на губах капли пресной воды, я обрадовался. Дождь! Значит, видимость плохая!
Из шестого отсека доносится оглушительный треск, словно пулеметная стрельба. Это «стреляют» предохранительные клапана на дизелях, почти две тысячи выстрелов в минуту! Жмем «на всю железку». Оставив Ефимова в дизельном отсеке, в центральный пост прибежал оглушенный «стрельбой» Долгополов. [187]
— Ну как сработано? — спросил он.
— Как часы. Ты побудь здесь, а я поднимусь на мостик.
— Что? Не слышу!
— Будь здесь, в центральном! — кричу ему в ухо.
На мостике вооруженное до зубов «войско» терпеливо мокнет под дождем, ожидая вражеской погони. Но ее нет. Видно, сказывается самое темное время суток, плюс низкая облачность, плюс дождь. Гидролокатор показывает, что корабли противника все еще на месте.
Проходит десять минут. Обстановка не изменяется. По-прежнему форсируем ход. Даже на расход не подключаемся, лампочки в центральном посту горят тускло.
Через час мы уже с разрешения командира лодки ведем зарядку аккумуляторной батареи. «Абордажная команда» уходит сохнуть.
Через два часа комдив и командир спустились в центральный пост и, убедившись по гидролокатору, что погоня не обнаруживается, решили лечь на грунт, чтобы дать отдохнуть изнуренной команде. Вахту командир приказал менять через час.
Хорошо провентилировав отсеки, ложимся на грунт, пройдя от точки всплытия около 35 миль.
Я тоже прилег.
Нас всех поднял тревожный шум в центральном посту. Оказалось, зря мы так рано успокоились. Противник и не думал отказываться от погони. Он все время гнался за нами по пятам, следя за нами с помощью радиолокаторов. Теперь немцы снова ищут нас локаторами.
Пока они нас не нащупали, командир дивизиона принял решение всплыть и продолжать движение в надводном положении. Оказаться снова в блокаде нам крайне нежелательно: аккумуляторную батарею зарядить мы не успели, мал и запас сжатого воздуха. Да и резьба гайки-втулки единственных наших горизонтальных рулей от перегрузки настолько сработалась, что нитка стала не толще двух миллиметров. При маневрировании под водой мы могли остаться совершенно без рулей.
Всплыли и снова дали полный ход дизелями.
Подсчитали, сколько бомб извели на нас немцы. [188]
Оказалось, что только одних близких взрывов было 178. А всего на нас сброшено свыше 250 бомб.
Весь день 28 марта, пользуясь дождливой погодой, мы шли надводным ходом, перейдя на противоторпедный зигзаг.
Вот и финские шхеры. Мы дома!
29 марта наш подводный минный заградитель ошвартовался у плавбазы «Смольный». Первый, к кому я попал в крепкие объятия, был инженер-капитан 2 ранга Борис Дмитриевич Андрюк.
— Ну как? — спросил он.
— Отомстил за гибель отца!